Добровольцы в Кривом Роге: чтобы попасть на войну, «Святый» продал плазму, а «Мурася» отправилась за ним, — ФОТО

Где-то 20 августа мы оказались в батальоне: Влад — на передовой, а я должна была лечить ребят на базе – если кто-то заболеет, обострится хроническая болезнь. Раненых с передовой госпитальеры сразу везли в Мариуполь. Мне также приходилось возить ребят в мариупольскую больницу, ведь были моменты, когда  им необходима была квалифицированная врачебная помощь в условиях стационара. В Мариуполе в больнице помогали при хронических болезнях, были врачи, которые помогали нашим бесплатно, но нигде этого не указывали в документах.

— Ребята, чем отличается добробат от ВСУ, на ваш взгляд?

В: — Как мне казалось, в ВСУ можно ожидать предательства от командиров. В начале войны периодически и в СМИ можно было услышать информацию о перебежчиках.

А еще в добробате нет званий, нет полковников, генералов, есть должности – командир, комбат, старший группы — все на равных. Обращаются друг к другу «побратиме», «друже». Меня не интересовали деньги, титул, карьерный рост, медальки. В добробате такого нет. Люди были с запада Украины, Луганска, Донецка, с центра Украины. Французы, итальянцы, американцы, россиянин (ФСБшник) – тоже были на передке, воевали с нами. Польский журналист привозил сына оставлял на 2 недели в штабе, чтобы помогал. Речь идет о разных людях — от 18 до 72 лет. При этом ощущаешь атмосферу равенства и братства.

— Что для вас означает «патриотизм»?

В.: — Сейчас многие называют себя патриотами. Но мне тяжело давать однозначные определения. У меня друг был, который никогда себя патриотом не называл. Двоих детей растил сам, без жены. Так вот он был противником Майдана, хотя и не принимал участия в тех событиях. А потом пошел добровольцем Украину защищать. Я у него спрашивал тогда: «Как же так, ты же критиковал Майдан, а сам добровольно ушел воевать?». А он мне, мол, не надо смешивать одно с другим «Майдан – наше внутреннее дело, а причем тут Россия?». Он погиб под Дебальцево, был в составе 42 батальона.

Т.: — Говоря о патриотах, я вспоминаю друга «Лисныка», которому было 68, а он приехал на батальон, рыл окопы на передовой. Он отец пятерых детей. Как-то я возила его в больницу в Мариуполь, он мне рассказал, как просился в военкомате на войну, но ему отказали. Тогда он в паспорте исправил возраст, уменьшив свои года на 10 лет. Это обнаружилось, его хотели судить. Но на защиту поднялись люди – человек хочет Родину защищать, а его под суд отдают. Позже он выяснил, как попасть в добробат, и приехал. Помогал всем, чем мог – и на кухне, и в гараже, а потом таки попал на передовую. Увидел молоденьких ребят на передовой, сказал: «Как я могу не идти воевать, если дети гибнут». Вот это и есть патриотизм.

В.: — Я себя не считаю патриотом. Мотивами моего желания воевать была борьба за правду – видел, что война на нашей земле, люди погибают, значит надо идти. Возможно они (патриоты – ред.) за Украину, добиваются чего-то, но у них не хватает жилы для войны. А другие, публично не заявляя о патриотизме, справляются со страхом, с бытом, легче адаптируются на войне и сражаются за свою землю.

— Каких людей вы увидели там, местных?

Т.: — Мариуполь, Мангуш, Юрьевка – в основном люди безразличные, много сепаров. «Почему вы сюда приехали?», «Если бы вы сюда не приехали, то войны бы не было», — так они говорили нам. Проукраинских, сознательных граждан меньше, но есть. Никогда не забуду наших коллег-медиков, которые тайно лечили ребят, супругов-медиков, имеющих частный кабинет, которые совершенно бесплатно оказывали помощь за свои личные средства. Такое отношение не забывается.

Кстати говоря, перелом руки, о котором я говорила, – отдельная история. Это Влад решил проучить сепаратиста – переселенца из Донецкой области, поселившегося на подконтрольную Украине территорию. Тот заявил ему, мол, приду и сожгу ваш Кривбасс. Ну и Влада понесло… Он так врезал ему, что тот просил перемирия, а у Влада оказалась сломанной ударная рука. Вот такого местного в Юрьевке повстречали.

— Как вы оказались дома, в Кривом Роге?

В.: — Минские соглашения, запретили стрелять, отвоевывать свою землю. Нас не выпускали на позиции. Комбат 59-ки дал указание, что прежде чем я выхожу на позицию, надо ему отзвониться и сказать, где я.

Как-то по перехватам разговоров стало известно, что должен был приехать командир боевиков, я уже пристрелял свою винтовку на нужное расстояние, но меня не выпустили на позицию. Потом на вторую позицию не выпустили. Под Коминтерново наши жаловались, что много боевиков.  Поехал туда, лежу — наблюдаю с утра до вечера, на вторую, третью позиции. 

Как-то сидел с рацией, которая была с перехватом на их, боевиков, волну. В то время на позицию, которую мне пришлось оставить, вышли два ВСУшных снайпера. Слышу, по этой рации боевики говорят, мол, аккуратно, на такой-то позиции у вас работают снайпера. Т.е., как получается, кто-то их уже сдал?

В общем, какой смысл оставаться, когда тебя на позиции не выпускают? Уехали домой. Это была осень 2017-го.